«В любой культуре сумасшедших уважают: они способны на все». Истории из самой скандальной книги года

Самые интересные фрагменты из автобиографии Джорджа Карла.

Автор: Джордж Карл

«Яростный Джордж: 40 лет борьбы с примадоннами, бестолковыми генменеджерами и бездарным выбором бросков»

Дети AAU

«Я не знал Кармело лично, но видел, как он играет, и понимал, кто он такой. Подобных игроков я называю дети AAU (AAU – Любительский спортивный союз)… Союз проводит лагери, турниры, матчи всех звезд для школьных звезд и получает поддержку Nike, Adidas, Under Armour и других крупных производителей одежды. Со средней школы на этих парней сваливаются бесплатная обувь, бесплатная одежду, поездки, подарки, которые им запрещают в NCAA… Потом они идут в колледжи и притворяются, что придерживаются правил.

В таком окружении родители – это проблема, которую нужно обойти.

А работать тренером здесь и вовсе невозможно. Единственная цель турниров  AAU состоит в том, чтобы показывать ребят для получения стипендий в колледжах, а значит, нет никакой необходимости учиться навыкам командного баскетбола. На самом деле, эгоистичная атмосфера AAU делает командную работу такой же сложной для восприятия, как иностранный язык. Фундаментальные навыки не преподаются. Парни настолько атлетически одарены, что и не думают о том, чтобы научиться чему-то новому. Они делают то, что и так умеют, но не становятся лучше. Наши лучшие баскетболисты учатся лишь, как тратить деньги.

Возможно, это глупо или цинично с моей стороны, но мне кажется, что деньги разрушают игру на всех уровнях. Раньше владение клубом НБА выглядело актом благотворительности, чем-то, что богатый человек делал для своего города. А теперь это глобальный маркетинг, брэндинг и потоки денег. Большинство или, по крайней мере, многие игроки НБА лучше будут получать деньги, чем побеждать. Игра становится на службу бизнеса, а должно быть наоборот.

В «Наггетс», которых мне пришлось тренировать, было три ребенка AAU: Кеньон Мартин и Кармело Энтони, а также Джей Ар Смит.

Я сразу же понял, что наш мощный форвард – один из самых незрелых закомплексованных игроков, с которыми я когда-либо работал.  Кеньон Мартин вырос в бедной семье в южной части Далласа. Его воспитывала одна мать, она сама работала на двух работах. Над ним постоянно издевались – и из-за заикания, и из-за цвета кожи. Другие парни считали, что он недостаточно черный, поэтому его прозвали Желтый мальчик. Должно быть, это было очень печально, но он нашел отдушину в спорте, особенно когда учился в старшей школе и смог играть в турнирах AAU. Университет Цинциннати выиграл борьбу за него. «Нетс»  выбирали в 2000-м под первым пиком и взяли Кеньона.

Из-за злобы на весь мир, плохого контроля эмоций, из-за странного проявления эпатажности или по какой-то другой причине, но Кеньон решил, что хочет наводить ужас на лигу, и начал собирать дисквалификации и штрафы. В сезоне-2001/02 он накопил штрафов на сумму в 345 тысяч долларов и в во время финальной серии 2002-го оказался на обложке Sports Illustrated с заголовком «Плохой парень: грубиян «Нетс» атакует плей-офф». «Нью-Джерси» обменял его за год до моего прихода. Его контракт был рассчитан на 7 лет и 93 миллиона.

Перенесемся в плей-офф-2006. Я знал, что Кеньон очень хорош – он мог подбирать, бежать и защищаться. Его прямолинейный атакующий стиль контрастировал с показушностью Кармело. Но его колени представляли проблему: он пропустил около 30 матчей. В большом перерыве второго матча серии первого раунда с «Клипперс» он устроил скандал и жаловался, что я дал ему сыграть лишь 7 минут в первой половине.

«Я не выйду на вторую».

«Ты не выйдешь?»

«Ни хрена не выйду. Тебе что нужен слуховой аппарат?»

Вторая половина началась – Кеньона нет. Через какое-то время он вышел из туннеля, надел полотенце на голову и уселся на скамейке как статуя.  

Мы проиграли матч, а потом и серию. Я разозлился из-за такого нарушения дисциплины. И при этом не верил тому, что произошло: кто  видел нечто подобное? Но если бы я показал гнев, то я бы только усугубил ситуацию. Мы дисквалифицировали Кеньона на два матча и объяснили, что мы не можем допустить неуважения к тренеру и команде. Я сказал: «Я понимаю, что Кеньон расстроен. Я – часть провала, часть этих отношений. Мне кажется, что Кеньон отличный игрок, и я обожаю его характер».

Видимо, я научился лучше обращаться с эксцентричными игроками.

Но затем: Кармело.

Правильно ли я вел себя с ним? Количество вопросов касательно Кармело в итоге меня утомило. Иногда мне настолько осточертевало говорить о нем, что я поднимал руки вверх: «Я не знаю, что он за человек, и мне наплевать».

В течение тех шести лет, что я работал с ним, Кармело оставался для меня загадкой. Он был лучшим атакующим игроком, которого я тренировал. А еще он использовал людей, был помешан на славе и очень не хотел делиться ею с кем-либо.

Постойте. Есть еще кое-что.

Он, и вправду, адски бесил меня своей леностью в защите. У него совершенно не было желания брать на себя сложную грязную работу, чтобы остановить соперника. Мой идеал – и, наверное, это идеал любого тренера – заключается в том, чтобы ваш лучший игрок также был вашим лидером. Но так как Кармело выкладывался лишь на одной половине, то он сразу дал понять, что не может быть лидером «Наггетс», несмотря на то, что и выражал такое желание. Работа с ним означала, что приходилось как-то скрывать его защитные недостатки и компенсировать его отношение к делу. Мне нужно было стараться его понять. Как я мог получить от него больше?

Кармело вырос в бедности в западной части Балтимора. Его воспитывала мать – отец умер, когда ему было два года. Наркотики и насилие превращали район в зону боевых действий. Но, как и Кеньон, он нашел безопасное место под кольцом на площадке. Трудолюбие, умения, талант и отличные гены дали Кармело возможность поступить в частную школу и попасть в команду AAU. Он громко заявил о себе, когда набирал в среднем по 25 очков на турнире Adidas в Вегасе. Борьбу за его услуги выиграл Сиракьюз – он провел там год и выиграл чемпионат NCAA. В возрасте 19 лет он подписал первый контракт с «Денвером» на 5 лет и 80 миллионов.

Он был очень талантливым парнем. Если бы он захотел быть лучшим в лиге по подборам или стать лучшим на своей позиции в защите, то смог бы это сделать.

Но у Кеньона и Кармело было две проблемы: во-первых, все эти деньги, во-вторых, у них не было отцов, которые бы показали им, что значит вести себя как мужчина.

Наша главная проблема с Кармело заключалась в том, что он отделял себя от команды. Игрок может мне ответить, мы можем спорить, но это остается между нами. Один игрок менее значим, чем то, как команда выступает в целом. Не думаю, что Мело был заинтересован в том, чтобы быть хорошим одноклубником.

Но все это дерьмо сходило ему с рук в течение нескольких лет, так как он попадал на Матчи всех звезд и набирал 24-6-3. Инциденты с его участием происходили не так уж часто, так что перечисление их в одном параграфе может создать более негативное впечатление, чем это было на самом деле. Наверное, если все мои косяки поместить  в один параграф, я тоже буду выглядеть неважно, но Мело – это просто пример того, как не надо себя вести.

Его арестовали за рулем в состоянии алкогольного опьянения. Его взяли в аэропорту с сумкой марихуаны в рюкзаке. Он подрался с кем-то в баре. Его дисквалифицировали на 15 матчей за удар кого-то из «Никс» в той знаменитой драке 2006-го. И он выступил в роли Кеньона, когда отказался выходить на площадке на последних минутах встречи с «Пистонс». Это все не обрадовало его тренера.

Но главный момент из серии «Что это за х***я такая?!» произошел в марте 2009-го в третьей четверти игры с «Индианой». Кармело почти ничего не забил, но затем реализовал два броска подряд. Тут как раз подошло обычное время для плановой замены, и я дал команду Линасе Клейзе. В следующей паузе Клейза вышел на площадку, но Кармело отказался уходить. Последовала длительная пауза, в течение которой все смотрели друг на друга в недоумении, но прежде чем нам успели дать технический за нарушение состава, Кеньон – надо отдать ему должное – пошел на скамейку.

Мда, еще один штрих к борьбе тренера и игрока, с которым я раньше не имел дела. И очевидный выпад в мою сторону. Мы дисквалифицировали его на следующую игру.

У Джей Ара немного другая история. Он пришел в лигу из школы в Нью-Джерси после успеха в AAU. В его жизни присутствовал отец, что, естественно, хорошо. Вот только Эрл Смит требовал, чтобы его сын как можно больше бросал, начиная с самого момента, как только я отправлял его на паркет. Что, естественно, не очень хорошо.

В его защиту нужно признать, что иногда Джей Ар может забивать отовсюду, и его невозможно остановить. Но мне нужна была защита и преданность командным целям. Вместо этого мне достался игрок, который думал только о том, что ему причитается, имел свою бригаду друзей, был зациклен на подписании нового контракта и выбрасывал мяч с немыслимых позиций.

Например, в конце пятого матча серии первого раунда плей-офф-2007 я набросал схему с выводом на бросок Мело или Аллена Айверсона. Но первым мяч получил Джей Ар и тут же бросил. После игры я только сказал: «Понятия не имею, с какой планеты он свалился».

За 8 секунд до конца, когда можно было еще теоретически побороться за победу, Джей Ар бросил с центра площадки. Тогда я саркастически заметил: «Мне нравится, как достоинство игры унижают прямо на моих глазах».

Джей Ару было легко играть в баскетбол таким образом, что это извращало саму суть спорта, общую концепцию команды, не говоря уже о том, что он и не пытался делать умные вещи, которые бы помогали побеждать. Я совсем не мог его понять.

Я использовал последнее средство тренера – подолгу держал его задницу на скамейке. Журналисты называли его козлом отпущения, показывая полное незнание предмета, так часто характерное для газетчиков. Мне не нужен был козел отпущения. Мне нужны игроки на площадке, на которых я мог бы рассчитывать.

…

Аллена Айверсона я тоже так и не понял.

Мы выменяли его в 2006-м.

Учитывая то, что задействованы многомиллионные зарплаты, в НБА довольно пристально следят за игроками вне площадки. Никто из нас не удивился, что наш новый защитник не любит тренироваться – об этом знают все – и то, что он любит пить дорогое шампанское. Но мы не знали, что Айверсон ведет ночной образ жизни. Иногда у него выход в свет начинался в 2 утра.

Штука с тренировками меня особенно не волновала – многие игроки ненавидят тренировки. Но не думаю, что мы получили всего Аллена, настоящего Айверсона. В Джорджтауне он был лучшим защитником года, но с нами он вообще не выкладывался в защите. Десять лет проходов под щит и жестких столкновений повлияли на его маленькое тело. Удары и привычки состарили его. Под «привычками» я подразумеваю его совиный образ жизни.

Как-то в апреле мы приехали в Лос-Анджелес играть с «Клипперс». Нам нужно было побеждать, чтобы улучшить позицию в плей-офф. Утром наш шпион доложил, что наш новый высокооплачиваемый защитник покинул Ритц-Карлтон в 2 утра и вернулся в районе полседьмого. Они с друзьями больше не нашли никого, с кем можно было бы выпить шампанского.

Тренировка на арене начиналась в 10.30, так что спать ему было некогда. Возможно, он вздремнул днем.

Мы победили.

…

Воспоминания о Кеньоне, Мело и Джей Аре приводят меня к игроку, о котором меня часто спрашивают друзья: парне с прической Вуди Вудпекера и огромной площадью красочных татуировок.     

Все предполагают, что Крис Андерсен – совершенно сумасшедший, хотя его можно назвать самым адекватным парнем в тех командах «Денвера». Он не был ребенком AAU. Он никому не был нужен ни в колледже, ни в профессиональном баскетболе. Несмотря на бедность и проблемы в семье, несмотря на двухлетнюю дисквалификацию, Крис превратился в очень толкового центрового оборонительного плана и самого популярного игрока «Наггетс».

Возможно, он выглядел немного необычно – ок, сильно необычно – но много раз он по-настоящему успокаивал меня во время игры.

«Тренер, ты че-то слишком много тренируешь», – говорил мне Бердман.

«Соникс» Пэйтона и Кемпа

В сезоне-93/94, когда Майкл Джордан приостановил карьеру, чтобы попробовать себя в бейсболе, мы – «Суперсоникс» – были, без всяких сомнений, лучшей командой в лиге. Мы защищались как обезумевшие собаки, подавляли скоростью и пугали всех самым жестким данкером в истории. У нас были внутренние трения, но мы все равно выиграли 63 игры из 82 и вышли в плей-офф с первого места. У нашего первого оппонента – «Денвера» – было столько же поражений, сколько и побед, они еле-еле заползли на восьмое.

Запасного центрового у них играл парень по имени Брайан Уильямс. Естественно, мы анализировали его игру.

Их стартовый центровой – конголезский гигант Дикембе Мутомбо – отлично защищался, но с мячом он ничего не мог сделать, кроме как поставить сверху, так что к нему было несложно подготовиться. Заблокируйте его задницу нахрен, сказал я «большим» после тренировки, пусть ловит мяч, по крайней мере, в двух метрах от кольца. Но вот у его сменщика Уильямса было много движений: хороший крюк с обеих рук, бросок со средней – он поднимал мяч за головой, и его было очень сложно заблокировать. Добротный защитник.

Уильямса часто меняли – за восемь лет в НБА он поиграл в пяти городах, это довольно много для хорошего игрока. Я знал, что в 92-м, после своего первого сезона в «Орландо», он пытался покончить жизнь самоубийством, наглотавшись снотворного. Спустя несколько лет после этого он поменял свое имя на Бизон Деле. Друзья описывали его сердитым и разочарованным. Это похоже на правду: во всех матчах против нас он ни разу не улыбнулся. Вы, наверняка, знаете, что он погиб при трагических обстоятельствах: его тело так и не было найдено, но правоохранительные органы убеждены, что он был убит братом во время их путешествия на лодке рядом с Таити.

У меня в команде тоже был игрок с безрадостным видом, и я не мог понять, в чем с ним дело. Безэмоциональный подход Кендалла Гилла к баскетболу сводил меня с ума. Его угрюмость отражалась на всех, и казалось, что он не любит никого – особенно меня. Мы ругались из-за его игрового времени, ругались из-за его отношения к делу. Я немного поиздевался над ним, называя его Красавчиком – просто пытался вызвать у него хоть какую-то реакцию, помимо вечной гримасы. Я считал его паршивой овцой, он считал, что я идиот и придираюсь к нему из-за того, что он получает 3,8 миллиона. Спустя несколько лет после того как мы его обменяли, Кендалл рассказал о том, насколько несчастным он чувствовал себя в «Соникс»: «Мне казалось, что если я еще раз увижу Джорджа, то сделаю с ним что-нибудь. Настолько я был вне себя. Это единственный человек в мире, к которому я испытываю сильную неприязнь».

Когда Кендалл сказал, что чувствует себя настолько плохо психологически, что не может играть, я не поверил своим ушам. Он не может играть из-за того, что он в плохом настроении? Команда объявила о том, что его мучают мигрени. Доктора объяснили, что у него клиническая депрессия. Это еще что за хрень? К сожалению, я мало знал о психологических болезнях. Депрессиями страдали Уинстон Черчилль, Авраам Линкольн, Марк Твен и Эрнест Хемингуэй, но тогда я этого не знал. Кендалл не получил от меня никакого сострадания или понимания.

Но дело было не только во мне. Несмотря на то, что НБА – самая толерантная и избавленная от каких-либо расовых противоречий лига, у нее остаются проблемные места. В нашей мачисткской игре не обсуждаются такие вещи, как психологические болезни и гомосексуализм. Даже теперь к клинической депрессии относятся как к чему-то постыдному, хотя в этом нет ничего более обидного, чем в растяжении паха или подошвенном фасците.

…

Мы были хороши, но не очень стабильны. Я бы сказал, что в тех «Соникс» сочетались и порядок, и хаос.   

Нашим разыгрывающим был Гэри Пэйтон. Мы так часто бесились друг на друга, что моему помощнику – Тиму Гргуричу – приходилось выступать в роли посредника.

«Передай Гэри, что если он будет и дальше так же небрежно обращаться с мячом, то я посажу его задницу на скамейку».

«Скажи Джорджу, чтобы перестал орать на меня и посадил свою собственную задницу на скамейку».

В таком духе.

Во время разминки в день матча он еле передвигался. Он не снимал тренировочного костюма и ходил в нем как сомнамбула. Я орал на него. Он орал на меня в ответ.

«Ты хочешь, чтобы я показал себя на разминке или сегодня в 7 часов?»

Гэри защищался как безумный, нырял за мячом, делал перехваты и всегда играл с особенным настроем. Он был словно тренер – только гораздо талантливее, как он часто говорил сам – и, видимо, именно поэтому мы так много друг на друга орали. Где-то в течение полутора лет Гэри недолюбливал меня или не понимал меня. Но, по крайней мере, я делал так, чтобы ему нравилось играть в баскетбол. Он настолько ненавидел медленный темп Кей Си Джонса, что собирался завершить карьеру.

Мощного форварда играл Шон Кемп. Он всегда опаздывал – мы называли это «время Шона» – и, как вы понимаете, это сводило меня с ума. Но Шону нравился зал, ему нравилось тренироваться, он был очень позитивным. У меня никогда не было игрока, который был бы столь популярен. В то время музыка в стиле «грандж» покорила Сиэтл. Шон слушал «грандж», а фанаты «гранджа» обожали его самого. Никогда не возникало вопросов о том, что думает Гэри, но Шон был гораздо тише, глубже, отстраненнее. Самое главное – никогда не приходилось сомневаться в его старании. Каждую минуту каждого матча он работал на полную катушку.

Но не все было так радужно. У нас троих были разногласия о том, что такое правильный баскетбол. Иногда Гэри и Шон решали, что обычный данк или лэй-ап в отрыве – это слишком скучно. Гэри отказывался от простых передач в пользу аллей-упа или набрасывал мяч на щит, чтобы Шон выловил его в одном прыжке и забил сверху. Публика сходила с ума. Я – тоже. Я и представить не мог худшего способа проявить неуважение к игре и сопернику.

«Ты мне не отец!» – сказал мне Гэри как-то раз после того, как я накричал на него.

«Да я не хочу быть твоим отцом!»

Мы крыли друг друга **ями. Не буду повторять – можете сами вообразить, как это было. Что сложно вообразить, так это то, какую ярость мы оба испытывали. Нужно отдать должное Нэйту и Гургу за то, что они вмешались и не допустили кровопролития. Гэри всем нам давал прикурить.

Гэри вырос на площадках Окленда и на протяжении всей карьеры пронес ту драчливость, которая отличала его еще в детстве. Я сам не особенно молчун, но Гэри мог трэшить в течение всего дня без остановки. «Иногда просто хочется пойти куда-нибудь в библиотеку, – говорил Майкл Кэйдж. – Куда-нибудь, где тихо». Иногда Гэри доходил до того, что трэшил парня, который защищался против него, пока он сам начинал атаку с мячом  в руках!

Через полтора года противоречивой работы у нас был разговор в клубе Pro Sports, где я немного играл в теннис. «Я просто не могу так тренировать», – сказал я. Я ему объяснил, что мы оба провалимся, если не научимся работать вместе. Он меня понял. Мы пожали руки. Теперь он говорит, что мы с Гургом для него как второй и третий отцы.

…

Мы закончили сезон с невероятными 63-19, лучшим показателем в лиге. Мы были готовы к «Денверу».

Как всегда, я немного переборщил с предвкушением серии. Я столкнулся с другом, который пришел меня проведать. Столкнулся там сильно, что он улетел в стену. Он пихнул меня в ответ, и мы начали бороться. Смеяться, пыхтеть и сбивать попадающуюся под ноги мебель. Все в офисе вышли из своих кабинетов, чтобы посмотреть на нас.

«Плей-офф на носу, чувак! Плей-офф!» – сказал я, вставая с пола и для пущего эффекта вращая головой. Только тут я заметил, что оторвал зад у своих зеленых вельветовых штанов.

…

В первом матче мы выиграли 26 очков. Помню, как по дороге домой заехал на заправку. Из стоявшего за мной джипа вылез низенький парень в шляпе и принялся объяснять мне с индийским акцентом, почему «Соникс» обязаны играть в быстрый баскетбол. Он сел в защитную стойку и прыгал вверх и вниз с поднятыми руками, как будто держал меня, пока я заправлялся. Такого рода вещи происходили постоянно. «Сихоукс» тогда в двух предыдущих сезонах сыграли 2-14 и 6-10, мы были главным достоянием Сиэтла.

Вторую игру «Наггетс» провели сильнее, и это заставило меня понервничать. Тогда я этого не понял, но мы начали разваливаться именно в тот момент. Гэри и Рикки Пирс наорали друг на друга в большом перерыве – что-то касательно того, что Рикки бросил тогда, когда должен был отдать передачу дальше. Они немного помахали кулаками. То ли один из них, то ли сразу оба сказали что-то про пушку. Кто-то их разнял. Но затем в концовке Сэм Перкинс забил трехочковый, а Гэри закрыл игру. Мы победили с разницей в 10 очков, но игра была гораздо сложнее.

На третий матч мы отправились в Денвер. И там нас вынесли. Я оценил это в полной мере лишь через 12 лет, когда начал работать в «Наггетс», но командам с уровня моря очень тяжело сразу же играть на высокогорье. После того матча Гэри наорал на всех в раздевалке. Я разделял его эмоции, но иногда они лишь усугубляли ситуацию.

Мы отправились домой. Наверное, нужно было остаться, чтобы привыкнуть к условиям высокогорья. Но с нами был владелец Бэрри Экерли. Как и большинство, он считал, что мы выиграем серию в трех матчах. Никто не осмелился сказать ему, чтобы самолет подождал, а он улетел один коммерческим рейсом.

Четвертый матч в Денвере получился очень сложным и грязным, он завершился в овертайме. В итоге все решили наши промахи с линии и появившаяся у них способность реализовывать трехочковые. На протяжении регулярного сезона они забивали два за матч, тогда же завалили сразу шесть. И еще Мутомбо. Шон пер на него каждый раз, когда получал мяч. Сила против силы, самый сильный данкер лиги против лучшего блокировщика. Блокирующий побеждал. За ту серию он установил рекорд и сделал 31 блок. В большей степени это моя вина. Это я говорил Шону атаковать Дикембе и посадить его на фолы. Теперь я бы попросил его больше бросать со средней.

Пятый матч. Перед серией у «Соникс» было столько уверенности в себе, что мы могли продавать ее банками. Теперь мы выглядели потерянными и смущенными против команды, которая еле попала в плей-офф. На арене было влажно и жарко, она была вся забита нервными людьми. Включая меня. Кто-то написал, что я выглядел как обвиняемый в убийстве на суде перед оглашением приговора.

В баскетболе очень многое играет удача. У них она была, у нас – нет. В первой половине «Наггетс» выбросили четыре «сквозняка», и все они оказались в руках их партнеров. Они забивали в падениях, парни, которые вообще не бросали из-за дуги, вдруг начали попадать трехочковые с сопротивлением. Возможно, это лучшее объяснение того, что произошло. Их осенила удача.

Нам казалось, что мы можем все преодолеть и переломить игру, когда во второй четверти Мутомбо отправился на скамейку с тремя фолами. Вместо него вошел Брайан Уильямс. Бросок со средней, данк, блок, казалось, что он забирает все подборы. Как только мы увидели луч света, он убил нас.

Кто-то спросил его о попытке самоубийства за несколько лет до этого.

«Знаете, когда вы чудом избегаете аварии и потом смотрите в окно заднего вида и говорите себе: «Слава богу, что все позади»? Вот так я себя чувствую», – сказал Уильямс.

Так же чувствовал себя и я после главного «апсета» в истории НБА.

«Голден Стэйт», кокаин, «Милуоки», драки, Мадрид

Рона Адамса в 2001-м попросили проанализировать меня как тренера. Очень умный человек, он работал у меня в «Милуоки» помощником.

«Он немного странный. Но это ему помогает. В любой культуре сумасшедших уважают, так как никто не знает, на что он способен».

Я ничего не могу поделать с собой: на тренировках я гоняю команду туда и обратно по паркету. Сейчас я стараюсь вести себя более деликатно, облачать критику в дружелюбные насмешки: «Эй, друг, – я могу сказать радостным тоном. – Вчера что-то ты совсем не тянул». Но я не всегда был таким мудрым. В первые годы тренерской карьеры, в «Кливленде» и «Голден Стэйт», я старался ко всем относится одинаково, не боялся наорать на звезду так же, как орал на последнего скамеечника. Из обоих мест меня быстро уволили.

***

Была одна игра в 1975-м. Из-за драки, которую я спровоцировал, она получила громкое название: Побоище пасхального воскресенья.

Я надел любимый голубой свитер тем утром, включил Марвина Гэя и печку в своем голубом «Порше» и отправился на игру. 30 марта на юге Техаса было еще прохладно. Но на арене стояла жара: матч плей-офф между «Сперс» и «Нетс». Я тогда был запасным разыгрывающим «Сперс», второгодкой. Мне 24 – я молод, силен и готов практически на все ради победы.

Во время разминки я посмотрел на группировку Baseline Bums – так называли себя сумасшедшие фаны, сидящие над туннелем, ведущим в раздевалку гостей. Они меня любили. Иногда после матчей я выпивал с ними. Кажется, что мы все время пили Pearl, худшее пиво в истории человечества. Но зато его делали в Сан-Антонио.

Эмоции ушли на пик уже после стартового спорного. Тренеры и игроки образовали обычный круг: «Играйте жестко! Не позволяйте им никакой хрени! Покажите характер!». Умудренные профессионалы, наверное, пропустили бы все это мимо ушей. Но я слушал.

У «Нетс» было две звезды: Доктор Джей и Брайан Тэйлор, их разыгрывающий. Я думал, что доберусь до Тэйлора, если только меня выпустят на паркет.

Боб Басс бросил меня в игру в первой четверти, чтобы задать тон, и я сразу же вцепился в Тэйлора, подобравшись к нему ближе, чем он бы хотел. Он ударил меня локтями. Это ничего. Во второй четверти его локоть попал мне в щеку. А вот это уже чего. Пошла кровь, я разъярился и сказал себе: «Ну, все, ему хана». Я побежал за ним, бросился на него со спины, и мы оба упали. Затем встали и начали драться.

Началось какое-то безумие. Скамейки опустели. На площадку вышел полицейский и уронил пистолет на паркет. Эдгару Джонсу выбили зубы. Борьба, захваты, крики, периодические удары продолжались в течение 22 минут. Это одна из самых длительных потасовок в истории.

После игры Тэйлор захотел продолжить и ждал меня у автобусов. Но я лишь посмеялся над ним. Не слишком громко – мы проиграли.

…

Будучи тренером, я никогда не дрался. Но ближе всего подошел к этому как-то на тренировке в КБА и во время первых лет в НБА. Я был самовлюбленным засранцем, довольно сильным, и чем моложе я был, тем меньше я боялся.

Как-то я сказал Уолду Би Фри, который играл у меня в «Кливленде», что никогда не видел никого эгоистичнее. Ему это совсем не понравилось. Чтобы сбить с него спесь, я принял участие в двусторонке и постарался действовать против него жестче, чем обычно.

Уолд был прекрасным шутером и невероятным вертикальным прыжком. Как и другие умные забивалы – например, Реджи Миллер – в кульминационном моменте прыжка он иногда выбрасывал ногу в сторону защитника, чтобы получить фол. Когда он сделал так против меня и ударил меня в плечо, то я повалил его на паркет. Вцепившись друг в друга, мы валялись по полу в течение минуты, а затем встали и заняли позиции для драки. К счастью, другие игроки нас разняли.

Вывод из этого простой: как невозможно победить в ссоре с женой, так и тренер не может выиграть в драке с игроком. Еще я понял, что невозможно тренировать, когда ты играешь сам, так что больше не проводил таких экспериментов.

***

Как-то у меня был игрок, который перед матчем сидел в раздевалке и мирно переворачивал страницы Wall Street Journal. Думаю, читал о себе, пока я нервно вышагивал рядом, словно будущий отец рождающегося в данный момент ребенка. Перед тренировкой он сидел на скамейке с книгой до того самого момента, когда мы начинали заниматься.

Его звали Джо Бэрри Кэрролл. Это был семифутер, который ушел под первым пиком на драфте-1980. Безэмоциональный ДжейБи обладал высоким баскетбольным интеллектом и был очень одарен атакующими способностями. Он играл хорошо, но должен был быть еще лучше. За то время, что я работал в «Голден Стэйт», он попал на единственный в своей карьере Матч всех звезд. Не то чтобы я намекал на то, что это я ему помог. Возможно, меня следует винить за то, что ему это удалось лишь один раз. Но хотя у меня и не получалось разбудить в нем огонь, совершенно точно он будил его во мне. Его интеллектуальный философский подход казался насмешкой над всем, во что я верил.

Я помню встречу плей-офф против «Лейкерс». Адреналин пробивает (почти) всех во время плей-офф, но мой равнодушный деловитый центровой выходил против Карима Абдул-Джаббара без каких-либо особенных чувств, по крайней мере, ничего особенного я в нем не видел. Мы проиграли в концовке и уступали 0-3, ДжейБи наделал ошибок на последних минутах. Но он особенно не переживал.

«Не парьтесь, тренер, – сказал он мне потом. – Просто расслабьтесь. Мы не можем обыграть «Лейкерс».

Во время другого сезона, после другого матча плей-офф, я говорил с журналистами и пришел в раздевалку уже после того, как игроки помылись и разъехались по домам. Я переоделся. В раздевалке никого не было, кроме меня и моих мыслей. Именно тогда я раздраконил ящик ДжейБи. Деревянное обрамление и табличка с его именем отлетели довольно быстро, а вот над остальным мне пришлось немного потрудиться.

На следующий день игроки и несколько журналистов увидели, что произошло, и быстро все поняли.

***

Я пнул мяч в сторону арбитра лишь один раз в жизни. Я сделал это сильно.

Это произошло холодной ночью в январе 91-го. Шли последние три минуты матча КБА на Арене Никербокер в Олбани, Нью-Йорк. Мы играли с «Оклахома-Сити Кэвалри» – помните таких? Я тоже не помню. Как бы то ни было, хотя мы и вели около 20 очков, я увидел серьезную проблему, но чем громче я вопил, тем больше меня игнорировали.

В такой ситуации я получил немало технических: в конце матчей, завершающихся крупной победой одной команды, судьи стараются поскорее довести дело до конца и перестают свистеть. Это выводит меня из себя, так как, когда я играл в НБА, «мусорное время» было моим временем. Для парня со скамейки это шанс показать тренеру, насколько он хорош. Так что когда арена постепенно пустела, я пытался вложить все старания и умения в две-три последние минуты. И меня адски бесило, что арбитры не обращают внимания на нарушения, потому что спешат насладиться пивом после игры.

Но в данном случае я сорвался из-за другого.

Мы промахнулись, «Оклахома» взяла подбор, и наш Бен Макдональд побежал на свою половину. Их Элвин Хеггс разогнался с мячом с грацией разъяренного быка и пошел в «краску». У Бена были две секунды, чтобы занять позицию в «краске» и приготовиться к столкновению. Бам! Оба игрока оказались на паркете.

«Блокировка, – сказал Мэнди Маккатчен, теперь он работает в НБА. – Два штрафных».

Что?! Я выбежал на паркет и набросился на Монти – сказал ему, что это худший свисток, который я когда-либо слышал.  Но он прервал мою тираду, положив один указательный палец сверху на другой.

«Тренер Карл. Технический фол».

Я продолжал.

«Это все лажа. Это несправедливо по отношению к игрокам. Я требую от них, чтобы они выкладывались, а они не получают фолы от арбитров, которые не обращают уже ни на что внимание…

Маккатчен снова меня прервал.

«Повернись и заткнись».

Я не сделал ни то, ни другое.

Продолжая орать на Монти, я заметил катящийся рядом мяч и без всяких лишних мыслей изобразил футбольный удар. Бум. Мяч перелетел через голову Монти и взлетел на 13-й ряд. Наши болельщики были в экстазе.

Я получил второй технический и был удален.

***

Вот вам инсайд, которого вы не знали. Когда кого-то из тренеров НБА увольняют, я пользуюсь этим. Я жду пару недель, затем звоню им. Мы ужинаем, выпиваем.

Я им говорю: «Ваш владелец – осел. Согласен, что генменеджер не может сделать сэндвич, не то что построить команду НБА. Игроки думают лишь о себе. Болельщики и журналисты – идиоты…» Ну, что-то в таком духе.

Затем я задаю интересующие меня вопросы: как вы пытались нас обыграть? В чем наши слабости? Мы выглядим предсказуемо после тайм-аутов или в концовках?»

***

По нескольким причинам, в том числе и потому, что дома у меня были маленькие дети, в Сиэтле я не ходил в какой-то определенный бар. Но раз в год я отправлялся вместе с двумя моими лучшими игроками, Шоном Кемпом и Гэри Пэйтоном, и брал такси. Они меня многому научили в плане выпивки. Если вы думаете, что Гэри много говорит в обычный день, то вам надо его слышать, когда он выпьет стакан чего-нибудь крепкого. Последние несколько раз мы выпивали на яхте Гэри. К счастью, она стояла на приколе.

Это было в 90-х. Miller Lite в компании Шона и Гэри был невинной забавой по сравнению с тем, что происходило десятилетием раньше.

До того как Мэджик, Берд и Стерн спасли НБА, все висело на волоске.

Наркотики.

В 1982, по оценкам Los Angeles Times, 75 процентов игроков использовали запрещенные вещества. Сомневаюсь, что доля была настолько высока, но меня это все коснулось благодаря Крису Уошберну.

Крис был выбран под первым пиком и должен был стать звездой. Почти семифутер, он был очень подвижен для своего роста, мог набирать очки и подбирать, по крайней мере, на студенческом уровне.

В октябре 86-го я оставил «Кливленд» и многого ждал от работы с «Голден Стэйт».

Уошберн подкатил на первую тренировку в новеньком черном «Мерседесе» 500 SEL – большом – с затемненными стеклами. Я не придал этому значения – у меня тоже всегда были хорошие машины, и мне кажется логичным приобрести такую после того, как тебя взяли под первым номером на драфте. Но затем я посмотрел внимательнее: на водительской двери был изображен маленький баскетбольный мяч и стояла надпись «Великий мастер».

Начался сезон. В первом матче мы обыграли «Денвер». Через три дня посыпались проблемы.

Уошберн опоздал на полтора часа на двухчасовую тренировку. Он выдал правдоподобную историю о том, что забирал друга в аэропорту, рейс задержали, а потом он потерялся по пути к залу.

Крису было 21, едва ли не самый молодой во всей лиге. Он редко выезжал из родного Хикори в Северной Каролине, а в районе залива новичку бывает непросто разобраться. Так что мы просто оштрафовали его, а я отправил его на скамейку с намерением держать его там, пока он что-нибудь не покажет. Настоящий кнут, единственное оружие тренера – это игровое время. Все хотят играть. В декабре и начале января я не выпускал Криса в 8 матчах из 14.

Но ничего не работало. Он все равно не приходил вовремя. Клубные автобусы уезжали без него, когда мы отправлялись в Бостон и Вашингтон, и он продолжал опаздывать на тренировки. Мы попросили, чтобы за ним присматривал кто-нибудь из партнеров. Уошберн опоздал на три тренировки за четыре дня (это было начало декабря), и этот парень отказался сам.

За первые три месяца сезона мы оштрафовали Уошберна девять раз. Команда решила купить на полученные от него 10 тысяч новую стереосистему в раздевалку – небольшая насмешка над Уошберном, который в колледже был пойман за кражей магнитолы. Настоящая команда – это племя, братство, вы должны доказать, что достойны его. Крис оставался в одиночества.

У него была широкая улыбка, с щелью между передними зубами. Но я не улыбался в ответ.

Он старался избегать меня – приезжал в зал уже в форме, а затем сразу же уходил, чтобы не заходить в раздевалку, где он мог встретить меня и услышать мои насмешки. Крис сейчас напоминает мне детей AAU, которых холят и лелеют с детства. Он был единственным ребенком в семье, и уверен, что его не заставляли ходить на занятия в Северной Каролине.

Все разрешилось в конце января 1987-го. Крис неожиданно покинул команду и поступил на реабилитацию в наркологическую клинику. Так вот почему он был столь ненадежен и безответственен, вот почему он не мог запомнить ни одной комбинации. Я не испытывал к нему никакой симпатии, но мне велели говорить, что пристрастие Криса – это болезнь, а не моральное падение. Самое полезное из того, что я узнал за эти дни – то, что накачанные кокаином люди пьют и пьют и пьют, потому что не устают. Затем они плохо спят, у них жуткое похмелье. А потом они опаздывают на автобус.

***

Звездой мадридского «Реала» был Фернандо Мартин Эспина, талантливый «большой», который умел бросать и бежать. Он привлек всеобщее внимание на Олимпиаде 84-го, когда Испания вышла в финал. Сезон-86/87 он провел в «Блейзерс», но затосковал по родине и вернулся обратно.

Национальному герою Фернандо в 89-м, в тот сезон, когда я работал с ним, – 27 лет. Это был красивый парень с шевелюрой черных волос. По уровню народной любви и влияния в Америке рядом с ним можно поставить разве что Майкла Джордана, Мэджика и Берда

В шесть часов 3 декабря должна была состояться игра против «Сарагосы». Фернандо тогда был травмирован и не мог принять участие. Около 3 он выехал из дома в своей Lancia Thema, обычном седане, под капотом которого стоял движок Феррари V-8. Он разбился на одном из главных шоссе Мадрида, М-30. Вместе с другими игроками я бросился в больницу, где весь зал был забит обнимающими друг друга, плачущими, молящимися людьми.

Вышел доктор. Фернандо умер.

Горе, накрывшее всех, оказалось столь мощным и столь всеобъемлющим, что ошеломило меня. Следующие несколько дней – самые эмоциональные в моей жизни. Каждая деталь навсегда врезалась мне в память, в том числе и холодный дождь, хлеставший в течение всего дня похорон.

Тот матч отменили. На следующее утро состоялась церковная служба. Затем после вечерней мессы тело Фернандо поставили в центр площадки Palacio de Deportes, где играл мадридский «Реал». Люди шли до заката. На обычно шумной арене не было слышно других звуков, кроме стука каблуков и плача.

Никто не мог понять, как отнести гроб к катафалку, так что зареванные игроки положили Фернандо на плечи и вынесли его вверх по лестнице под дождь. Автобус медленно покатил по Мадриду до Basicilica de San Francisco El Grande. Люди, которых мы встречали по пути, опускали головы и плакали. Печальнее этого я никогда ничего не видел.

На кладбище я насчитал 20 автобусов, в том числе с представителями других европейских клубов. Но огромная каменная арка перед входом не позволяла автобусам припарковаться рядом – сотни людей в черном прошли пару сотен метров под дождем.

С командой я встретился в церкви. «У нас сегодня игра, – сказал я. – Мы можем выйти на паркет, можем ее перенести». 

«Черт возьми, конечно, мы играем, – ответил брат Фернандо Антонио, наша вторая звезда. – Фернандо бы подумал, что мы просто трусы, если бы мы не играли».

Все согласились.

После церемонии мы отправились в ресторан. Ели, пили, слушали и рассказывали истории о Фернандо. На столе стояло вино, мы плакали. Все это продолжалось слишком долго, если учесть, что нас ждала игра вечером. И именно так я – единственный раз в жизни – тренировал, пытаясь преодолеть последствия употребления алкоголя.

Было несколько пронзительных моментов.

Майка Фернандо – белая, с голубыми буквами и 10-м номером – висела на стуле, рядом с нашей скамейкой, игроки соперников положили на него розы.

Перед матчем наши игроки, не сговариваясь, побежали по проходам мимо заполненных трибун в ложу президента, чтобы обняться с матерью Фернандо.

Возможно, игроки тоже были немного пьяны. Совершенно точно мы были опустошены эмоционально. В первой половине мы действовали очень плохо и отставали.

В тайм-аутах я никого не ругал и вообще не собирался серьезно относиться к поражению в подобных условиях. Но Антонио разозлился. «Вы просто куча putas, – сказал он в перерыве. – Фернандо это бы не понравилось».

В первые шесть минут второй половины мы забегали как безумные и сравняли счет. Каждый забитый мяч, каждая защита заслуживали необычайно эмоциональные крики и аплодисменты.

В конце, когда мы превратили отставание в 19 очков и 15-очковое преимущество, весь зал начал кричать: «Fernando esta aqui! Fernando esta aqui!»

Фернандо здесь. Фернандо здесь.

***

В феврале 2003-го мы отправили Рэя Аллена в «Сиэтл» в обмен на Десмонда Мэйсона и Гэри Пэйтона.

Избавление от Аллена – это настоящее облегчение. Хотя у нас с Рэем сложились неплохие отношения, в итоге получилось так, что он словно жил в своем мире, существовавшем внутри «Бакс». Он играл слишком здорово и слишком много получал, чтобы я мог его контролировать. И он понимал это. И игроки видели это. Его расслабленность напоминала мне Джо Бэрри Кэрролла, к сожалению. Рэй не был плохим парнем, но мне кажется, что партнеры его не любили. Я знаю, что я его точно не любил.

«От Рэя Аллена не дождешься ничего, кроме проблем, – сказал я после журналистам. – У нас не было другого выбора, кроме как избавиться от него».

***

Журналист спросил меня о красочном Родмане. У Родмана был особенный талант к игре на подборе и к провоцированию в оппонентах желания задушить его. Звучит похоже кое на кого, так?

Но Родман никогда не дрался, насколько я знал. Идеальный провокатор, он лишь начинал драки и давал возможность сопернику удалиться.

«Мой партнер по «Сперс» Коби Дитрик говорит, что я был Деннисом Родманом до Денниса Родмана, – сказал я журналисту. – Я единственный человек, который когда-либо дрался с Питом Маравичем… Когда Деннис был в Сан-Антонио, я ему сказал: «Деннис, не знаю насчет моей команды, но я не побоялся бы с тобой подраться». Он посмотрел на меня и ответил: «Мне кажется, ты говоришь правду».

Фото: Gettyimages.ru/Otto Greule Jr, Rick Stewart, Sam Forencich/NBAE, Jonathan Daniel, Jonathan Daniel, Thearon W. Henderson, Thearon W. Henderson 1987: Head coach George Karl of the Golden State Warriors huddles with the team during an NBA game in the 1987-88 season. (Photo by: Otto Greule Jr/Getty Images 1987: Head coach George Karl of the Golden State Warriors reacts during an NBA game in the 1987-88 season. (Photo by: Rick Stewart/Getty Images OAKLAN, CA – 1996: Gary Payton #20 talks with Seattle Supersonics head coach George Karl against the Golden State Warriors circa 1996 at the Oakland-Alameda County Coliseum Arena in Oakland, California. Mandatory Copyright Notice: Copyright 1996 NBAE (Photo by Sam Forencich/NBAE via Getty Images) 7 Jun 1996: Head coach George Karl of the Seattle Supersonics calls out to his team during second quarter action of game two of the NBA Finals against the Chicago Bulls at the United Center in Chicago, Illinois. The Bulls lead the series 1-0. 17 Feb 2000: Head Coach George Karl of the Milwaukee Bucks watches the action from the sidelines during a game against the Indiana Pacers at the Bradley Center in Milwaukee, Wisconson. The Pacers defeated the Bucks 92-90. SACRAMENTO, CA – FEBRUARY 20: Head coach George Karl of the Sacramento Kings gets a hug from a young fan prior to the start of the game against the Boston Celtics at Sleep Train Arena on February 20, 2015 in Sacramento, Californ OAKLAND, CA – DECEMBER 28: Head coach George Karl of the Sacramento Kings reacts during their game against the Golden State Warriors at ORACLE Arena on December 28, 2015 in Oakland, California

Источник: http://www.sports.ru/